Aleksandra Kovaleva Фейсбук Я помню, как плакала мама. Вот она стоит посредине зала, прикрывает рот рукой и беззвучно рыдает, уставившись в телевизор, а по телевизору показывают путч ГКЧП. Я маленькая, вижу только какое-то нудное заседание, какой-то дядька в президиуме говорит присутствующим «вы когда встаете, представляйтесь» и какая-то тетька из зала представляется и что-то говорит, потом передает слово какому-то дядьке, который тоже представляется и что-то говорит. И я понимаю, что это какие-то неправильные тетьки и дядьки, потому что раз они представляются, значит их никто не знает, и что они там делают тогда. И раз мама так плачет, значит они вообще делают что-то страшное. Я помню пустые прилавки крымских магазинов. Я помню, как заходишь к тете Наташе спросить не завезли ли еще хлеб, а тетя Наташа сидит в окружении пустых голубоватых полок на которых только гвозди, стиральное мыло и последняя пара резиновых сапог. И тетя Наташа качает головой. Лицо тети Наташи я не помню. Я вот эти сапоги очень хорошо запомнила. Я помню очереди за хлебом. Раз в неделю. Его привозили горячий, мы брали по десять булок. А через полчаса прилавки опять были пустые. Только гвозди, мыло и сапоги. Помню мамину шутку, она окликнула знакомую через дорогу: «Неля, вы мяса хотите?» «Хочу!» - кричит та и уже на низком старте, куда бежать занимать очередь. «И я хочу», кричит мама. Посмеялись разошлись. Я помню нарезные купоны. Мама получала ими зарплату. А потом помню карбованцы и как мы все стали миллионерами. Помню, как по средам приезжал трактор забирать мусор и весь район стекался с ведрами, выстраивался в очередь, чтобы выбросить недельный мусор. Очереди, это была вообще любимая народная забава. Привезли питьевую воду - очередь, насчитали зарплату за полгода - очередь, всегда очередь. Я помню, как председатель третировал мою бабушку и запретил давать работу дедушке, чтобы через два месяца пришить ему тунеядство, потому что при каждом переезде моей семьи, КГБ еще до прибытия высылала разнарядку на бабушку и дедушку, как на диссидентов - изживать. Или как это правильно называется. Потом стало еще веселее. Я помню, что моя мама была популярной теткой - ведущей на радио, ее голос звучал отовсюду. В ларьках каких-то. В магазинах. И даже мой престиж в школе повышался, когда мама заходила за мной: ее узнавали по голосу и говорили «а что, твоя мама, вот та вот ведущая?». Но это не значило, что мама вовремя получала зарплату. Если на радио заходила реклама пиццы, то мы месяц кушали пиццу. А если крутилась реклама только появлявшихся на рынке йогуртов, то тогда (и только тогда!) мы две недели могли есть йогурты. Когда была реклама бистро, я с одноклассниками ходила в бистро, а когда был бассейн - ходили в бассейн. Я не помню, когда мы две недели ели один сплошной гороховый суп, потому что не было денег ни на лук ни на хлеб. Я не помню, а вот мама помнила, и она очень обрадовалась, когда мы с братом сказали ей, что вообще об этом забыли - ее это сильно тяготило все эти годы. Зато я помню, что в магазинах не было чая и мы ходили в лес собирать шиповник. Как же я ненавидела этот чай с шиповником. Оччень хорошо это помню. Помню бабушкины закатки. Помню, как другой дедушка из деревни привозил мешок картошки. И очереди на бензоколонки. Когда завозили бензин. Очень хорошо их помню, потому что заправлялись мы на пути к морю, и простаивать приходилось по несколько часов. Я помню, как бабушка умерла, потому что сволочные врачи ее просто недоглядели. Помню, что родственник с большими связями предлагал разбираться, но семья отказалась - какой смысл. А затем стало совсем весело. Я помню, как в Крыму начал буйно расцветать криминал. Это был не такой сильный, махровый криминал, как в Донецке. В Крыму это был более мелкий криминал. Но его было не меньше, чем на донбассе. А то, что у крымских было меньше бабла, чем у донецких, означало только одно - жизнь для крымских стоила меньше. Я помню, как после развала СССР, наши родственники открыли бизнес. Они же не знали, кто вскоре всплывет по всему полуострову. Очень не вовремя они начали. Помню, что у нас был заклеен скотчем дверной глазок. Помню пистолет под подушкой родственника. И винтовку в шкафу у двери. Нам это казалось таким крутым. Я помню, как очень странно разбился на машине дядя Толик. И об этом с детьми не говорили. Помню, как нашли тело другого нашего родственника - военного. Прямо рядом с подъездом. Очень крутой был дядька. Я помню кишки на деревце. Это мы их называли кишками, на самом деле наверное это были просто кусочки каких-то тканей. Кто-то нес взрывное устройство в магазин «Час Пик». Не донес. А мы, по пути из школы, еще долго показывали друг другу эти засохшие скукожившиеся кусочки непонятно чего. Я помню что с закатом солнца всех детей загоняли по домам. Даже бабушки с лавочек улетучивались. Прямо как в кино о зомби. Вот уж точно - город засыпает, просыпается мафия. Не подумайте, у меня было очень счастливое детство. В окружении огромной прекрасной семьи. Художники, музыканты, композиторы, преподаватели. Постоянные посиделки на веранде, пикники в саду, классика на пианино, солнце, море, качели. Просто помимо моего личного счастливого детства, я хорошо помню и то, что мое детство окружало. Бандиты никуда не делись, они просто ждали. И совок никуда не делся. И я вот не понимаю, как я, такая маленькая, все это помню, а целый, радость, полуостров - все забыл!
